Даниил Хармс «Озорная пробка», сказка

В 124-м детском доме, ровно в 8 часов вечера, зазвонил колокол.
Ужинать! Ужинать! Ужинать! Ужинать!
Девчонки и мальчишки бежали вниз по лестнице в столовую. С криком и
топотом и хохотом каждый занимал своё место.
Сегодня на кухне дежурят Арбузов и Рубакин, а также учитель Павел
Карлович или Палкарлыч.
Когда все расселись, Палкарлыч сказал:
— Сегодня на ужин вам будет суп с клёцками.
Арбузов и Рубакин внесли котел, поставили его на табурет и подняли
крышку. Палкарлыч подошёл к котлу и начал выкрикивать имена.
— Иван Мухин! Нина Верёвкина! Федул Карапузов!
Выкликаемые подходили. Арбузов наливал им в тарелку суп, а Рубакин
давал булку. Получивший то и другое шёл на своё место.
— Кузьма Паровозов!— кричал Палкарлыч.— Михаил Топунов! Зинаида
Гребешкова! Громкоговоритель!
Громкоговорителем звали Серёжку Чикина за то, что он всегда говорил во
весь дух, а тихо разговаривать не мог.
Когда Серёжка-Громкоговоритель подошёл к котлу, — вдруг стало темно.
— Электричество потухло!— закричали на разные голоса.
— Ай, ай, ай, ты смотри, что ты делаешь!— громче всех кричал
Громкоговоритель.
— Громкоговоритель в супе купается,— кричал Кузьма Паровозов.
— Смотри не подавись клёцками,— кричал Пётр Сапогов.
— Тише, сидите на местах!— кричал Палкарлыч.
— Отдай мне мою булку!— кричала Зинаида Гребешкова.
Но тут стало опять светло.
— Электричество загорелось!— закричал Кузьма Паровозов.
— И без тебя вижу,— отвечала ему Зинаида Гребешкова.
— А я весь в супе!— кричал Громкоговоритель.
Когда немного поуспокоились, Палкарлыч опять начал выкрикивать:
— Пётр Сапогов! Мария Гусева! Николай Пнёв!
На другой день, вечером, когда Палкарлыч показывал детям новое
гимнастическое упражнение, вдруг стало опять темно.
Федул Карапузов, Нина Верёвкина и Николай Пнёв, повторяя движения
Палкарлыча, поскользнулись в темноте и упали на пол.
Пётр Сапогов, воспользовавшись темнотой, ударил Громкоговорителя
кулаком в спину.
Кругом кричали:
— Опять потухло! Опять потухло! Принесите лампу! Сейчас загорится!
И действительно, электричество опять загорелось.
— Это ты меня ударил? — спросил Громкоговоритель.
— И не думал,— отвечал Сапогов.
— Тут что-то неладно,— сказал Палкарлыч.— Ты, Мухин, и ты,
Громкоговоритель, сбегайте в соседний дом и узнайте: если там электричество
не тухло, как у нас, то надо будет позвать монтёра.
Мухин и Громкоговоритель убежали и, скоро вернувшись, сказали, что,
кроме как в детском доме, электричество не тухло.

На третий день, с самого утра, по всему детскому дому ходил монтёр с
длинной двойной лестницей-стремянкой. Он в каждой комнате ставил стремянку,
влезал на неё, шарил рукой по потолку, по стенам, зажигал и тушил разные
лампочки, потом зачем-то бежал в прихожую, где над вешалкой висел счётчик и
мраморная дощечка с пробками. Следом за монтёром ходили несколько мальчишек
и с любопытством смотрели, что он делает. Наконец монтёр, собираясь уходить,
сказал, что пробки были не в порядке и от лёгкой встряски электричество
могло тухнуть. Но теперь всё хорошо, и по пробкам можно бить хоть топором.
— Прямо так и бить? — спросил Пётр Сапогов.
— Нет, это я пошутил,— сказал монтёр,— но во всяком случае теперь
электричество не погаснет.
Монтёр ушёл. Пётр Сапогов постоял на месте, потом пошел в прихожую и
долго глядел на счётчик и пробки.
— Что ты тут делаешь? — спросил его Громкоговоритель.
— А тебе какое дело,— сказал Петька Сапогов и пошёл на кухню.
Пробило 2 часа, потом 3, потом 4, потом 5, потом 6, потом 7, потом 8.
— Ну,— говорил Палкарлыч,— сегодня мы не будем сидеть в темноте. У
нас были пробки не в порядке.
— А что такое пробки? — спросила Мария Гусева.
— Пробки, это их так называют за их форму. Они…
Но тут электричество погасло, и стало темно.
— Потухло!— кричал Кузьма Паровозов.
— Погасло!— кричала Нина Верёвкина.
— Сейчас загорится!— кричал Громкоговоритель, отыскивая впотьмах
Петьку Сапогова, чтобы, как бы невзначай, дать ему подзатыльник. Но Петька
не находился. Минуты через полторы электричество опять загорелось.
Громкоговоритель посмотрел кругом. Петьки нет как нет.
— Завтра позовём другого монтёра,— говорил Палкарлыч. — Этот ничего не
понимает.
«Куда бы мог пропасть Петька? — думал Громкоговоритель. На кухне он,
кажись, сегодня не дежурит. Ну, ладно, мы с ним ещё посражаемся».
На четвёртый день позвали другого монтера. Новый монтёр осмотрел
провода, пробки и счётчик, слазил на чердак и сказал, что теперь-то уж всё в
исправности.
Вечером, около 8 часов, электричество потухло опять.

На пятый день электричество потухло, когда все сидели в клубе и
рисовали стенгазету. Зинаида Гребешкова рассыпала коробочку с кнопками.
Михаил Топунов кинулся помогать ей собирать кнопки, но тут-то электричество
и погасло, и Михаил Топунов с разбега налетел на столик с моделью
деревенской избы-читальни. Изба-читальня упала и разбилась. Принесли свечу,
чтобы посмотреть, что произошло, но электричество загорелось.

На шестой день в стенгазете 124-го детского дома появилась картинка; на
ней были нарисованы человечки, стоящие с растопыренными руками, и падающий
столик с маленьким домиком. Под картинкой была подпись:

Электричество потухло
Раз, два, три, четыре, пять.
Только свечку принесли —
Загорелося опять.

Но несмотря на это, вечером электричество всё-таки потухло.

На седьмой день в 124-й детский дом приезжали какие-то люди.

Палкарлыч водил их по дому и рассказывал о капризном электричестве.
Приезжие людизаписали что-то в записные книжки и уехали.
Вечером электричество потухло.
Ну что тут поделаешь!

На восьмой день, вечером, Сергей Чикин, по прозванию Громкоговоритель,
нёс линейки и бумагу в рисовальную комнату, которая помещалась внизу около
прихожей. Вдруг Громкоговоритель остановился. В прихожей, через раскрытую
дверь, он увидел Петра Сапогова. Пётр Сапогов, на ципочках, то и дело
оглядываясь по сторонам, крался к вешалке, над которой висел счётчик и
мраморная дощечка с пробками. Дойдя до вешалки, он ещё раз оглянулся и,
схватившись руками за вешалочные крючки, а ногами упираясь о стойку, быстро
влез наверх и повернул одну пробку. Всё потухло. Во втором этаже послышался
визг и крик.
Минуту спустя электричество опять зажглось, и Пётр Сапогов спрыгнул с
вешалки.
— Стой!— крикнул Громкоговоритель, бросая линейки и хватая за плечо Петьку Сапогова.
— Пусти,— сказал Петька Сапогов.
— Нет, не пущу. Это ты зачем тушишь электричество?
— Не знаю,— захныкал Петька Сапогов.
— Нет, врёшь! Знаешь!— кричал Громкоговоритель.— Из-за тебя меня
супом облили. Шпана ты этакая.
— Честное слово, тогда не я тушил электричество,— завертелся Петька
Сапогов.— Тогда оно само тухло. А вот когда монтёр сказал, что по пробкам
хоть топором бей — ничего, я вечером и попробовал одну пробку ударить.
Рукой, слегка. А потом взял её да повернул. Электричество и погасло. С тех
пор я каждый день тушу. Интересно. Никто починить не может.
— Ну и дурак!— сказал Громкоговоритель.— Смотри у меня; если ещё раз
потушишь электричество, я всем расскажу. Мы устроим товарищеский суд, и тебе
не поздоровится. А пока, чтоб ты помнил, получай!— И он ударил Петьку
Сапогова в правую лопатку.
Петька Сапогов пробежал два шага и шлёпнулся, а Громкоговоритель поднял
бумагу и линейки, отнёс их в рисовальную комнату и как ни в чём не бывало
пошёл наверх.

На следующий, девятый, день Громкоговоритель подошёл к Палкарлычу.
— Товарищ учитель,— сказал он,— разрешите мне починить
электричество.
— А ты разве умеешь? — спросил Палкарлыч.
— Умею.
— Ну, валяй, попробуй, авось никому не удавалось, а тебе удастся.
Громкоговоритель побежал в прихожую, влез на вешалку, поковырял для
вида около счётчика, постукал мраморную дощечку и слез обратно.
И что за чудо? С того дня в 124-м детском доме электричество горит себе
и не тухнет.